Как освещать политические судебные процессы над украинцами в России: мастер-клас от журналиста
В Крымском доме в Киеве рассаживаются активисты и журналисты. Они пришли на лекцию журналиста русской службы Радио Свобода Антона Наумлюка об особенностях освещения политически мотивированных судебных разбирательств над украинцам в России.
Со стен с фотографий на гостей смотрят сами украинские политзаключенные Олег Сенцов, Александр Кольченко, Надежда Савченко, Сергей Литвинов, Николай Карпюк и Станислав Клих. Эти фотографии на протяжении года делал сам Антон Наумлюк
Правозащитница Евромайдан SOS Мария Томак призывает журналистов освещать судебные процессы над украинскими политзаключенными в России и Крыму. По данным украинских правозащитников, после освобождения Надежды Савченко, Геннадия Афанасьева и Юрия Солошенко в России продолжают удерживаться за решеткой по меньшей мере 29 граждан Украины. Из них 15 – крымские татары.
Мария Томак утверждает, что украинское консульство в России готово встречать на границе в России и сопровождать работников СМИ.
Центр информации про права человека записал некоторые тезисы на лекции журналиста.
Аккредитация
“Я говорю только о политических процесах. Зарубежным журналистам необходимо получить аккредитацию. Российский МИД затягивает разрешение на роботу в судах, даже если конкретно указывать, какой процес, город и какие сроки. Я знаю случаи, когда подавали аккредитацию за три месяца и в конце за две недели до окончания срока давали разрешение.
Большая часть украинских журналистов, которые работали в судах, работали без аккредитации. Они приезжали, как вольные слушатели. Это не мешало им исполнять журналистскую работу, но через некоторое время это все нивелировалось, и все работали как с аккредитацией, так и без нее на равне.
Аккредитация МИДа ни от чего не защищает. Она лишь позволяет без проблем попросить право фотографировать или снимать видео в зале суда. При этом судья в праве абсолютно отказать журналисту, не объясняя причин. Мы сталкивались это на каждом процессе, кроме процесса Сергея Литвинова.
Дело Литвинова рассматривал маленький райсуд. Никто не ожидал, что туда отправят политическое дело. Судья не была готова к тому, что приедут журналисты. Их было немного, но тем не менее они приезжали. Нам позволяли снимать, ходить по залу суда. Потом нас попросили посидеть в зале. Хотели сфотографировать и показать, что здесь были журналисты. Это было забавно, потому что на процессе Савченко были невыносимые условия работы, а в 70 км от суда Богдан Кутепов спокойно снимал планы и все, что хотел.
После получения аккредитации МИДа необходимо получить аккредитацию в суде. У каждого суда свои документы и требования. У некоторых они выполнимы, а у некоторых условия сложноватые. Кто-то требует редакционное задание, кому-то достаточно удостоверение журналиста, документы, удостоверяющие личность, а кому-то нужно и аккредитация МИДа, если это иностранный журналист. Требуют даже различные справки вплоть до того, где человек даже поселился.
Но отправка документов на аккредитацию в суде не гарантирует работу журналистам. В суде в Грозном, где рассматривалось дело Карпюка-Клыха, аккредитацию подали Ирина Ромалийская из Общественного радио и я – из Радио Свобода. Ей отказали, потому что она не прислала маленькие фотографии себя. При том что она принесла их сама в суд и попросила, чтобы их взяли. Они говорят: “Нет, вы должны были их прислать. Поэтому аккредитации не будет”. А мне отказали, потому что от меня потребовали МИДовскую аккредитацию. Я объяснил, что у Радио Свобода свидетельство регистрации в России. А они: “Вот вы эту регистрацию не предоставили, поэтому вам и не дадим”. Если будет стоять задача не допустить на процес журналиста, они ее исполнят.
В Грозном за час до заседания суда в зал зашли непонятных человек 30, которые заняли все места, и прес-секретарь сказал: “Извините, мест нет для журналистов. Такой вот ажиотаж случился”. Потом мы спрашивали молодых людей, кто они. Это оказались студенты местного вуза, которых “судья попросил поприсутствовать на процессе”.
Позже уже приходили работники суда, люди с соседних кафе. В какой-то момент стало понятно, что журналистов в Грозном, кроме меня, нет, и судья, видимо оценив степень опасности от моего присутствия, сказал: “Ну ладно, все лишних убрать”. И весь зал со счастьем в глазах, что им не нужно целый день сидеть, встал и вышел.
Иностранным журналистам было обидно, что из-за блокировки работы у них получалось снимать всего два дня. Например, на процес Савченко приехала команда Al Jazeera. Весь день прокурор читал материалы суда монотонным тоном. А в зал суда их с камерой даже не запустили. Девочка сидела и плакала, потому что они приехали на один день.
В таком случае можна идти как вольный слушатель, если это открытый процес.
Все дела по шпионажу чаще всего закрыты. На такие заседания попадают нужные журналисты для того, чтобы показать украинских шпионов.
Фото и видео съемка
Если вам удалось спокойно попасть в зал суда, то поднимается вопрос видео съемки. После начала заседания, когда выясняется у секретаря, кто присутствует в зале суда, можно заявить ходатайство журналистов на фото и/ или видео съемку. Во всех процесах, в которых я работал, судья запрещал снимать себя, гособвинителя, также иногда присутствующих людей в зале. Он разрешал снимать только самих подсудимых и адвокатов.
По делу Сенцова судья был под госзащитой. В России есть два суда, в которых рассматриваются дела по терроризму. Это Ростовский и Северо-Кавказский окружные военные суды, где сейчас рассматриваются дела крымских татар, которых судят за членство в запрещенной в России “Хизб ут-Тахрир”. Таких судей нельзя снимать. Во всех остальных процессах судьи запрещали себя снимать, но под госзащитой они не находились. Если вы их тайно фотографируете и выкладываете фото, то с помощью законодательства он не может на вас надавить.
Ходатайство подается в устной форме, но лучше до этого заранее предупредить секретаря заседания. Тогда судья будет предупрежден и будет ждать это ходатайство, имея ответ в голове.
Камеры чаще всего заранее устанавливать. Если уже есть видео камеры, то чаще всего и фотографам разрешать фотографировать.
В Грозном судья не очень хотел, чтобы снимали процес. Приехала съемачная группа с Lifenews. Им тоже запрещали снимать, и я им советовал: “Позвоните и через Москву надавите, чтобы разрешили снимать”. Они позвонили и мне удалось так поснимать. Если уже им разрешили, то запрещать другим было бы странно.
Если служба судебных приставов замечает, что вы снимаете судью и прокурора, что запретил судья, то у них есть право выгнать вас из зала суда.
Возможно и тайно снимать, но украинские журналисты болеют нетерпением слива информации. Они сразу все в Facebook выкладывают. Это ад работать с таким журналистом. На следующий день приходишь, а судья запрещает снимать и ты понимаешь, что кто-то выложил изображение прокурора в соцсети. Сегодня ты вылаживаешь в соцсети изображение, а завтра в зале суда ты уже безполезный.
Безопасность журналистов
Если вы будете работать на политических судебных процесах, за вами будуть обязательно следить, телефоны прослушивать, а соцсети прочитывать. В Ростове-на-Дону чаще всего мы останавливались в хостеле, где явно были заселены люди, чтобы наблюдать за нами. Это обычная ситуация, и вы должны помнить, что нужно корректировать свои действия.
Когда на заседания по делу Савченко приезжали свидетели – украинские военные либо самопровозглашенные боевики с “ЛНР”, то город был полностью напичкан одинаковыми, молодыми, улыбчивыми людьми. Единственное место, где нормлаьно ловил wifi – это была бургерная. Журналисты там до вечера писали и отправляли свои репортажи. Ты пишешь материал, а вечером вокруг тебя рассаживаются здоровые, молодые люди в кожаных куртках, которые всегда брали молочные коктейли, смотрели на тебя в упор и громко пили свои коктейли через трубочку. Первый раз это было жутковато, но потом уже привыкаешь.
Ты, уходя со своей съемной квартиры, закрываешь дверь на один замок, а возвращаешься – он закрыт на два. Или приходишь, а вещи переложены из одной комнаты в другую. Этого не нужно боятся, но вы должны понимать, что вас защищает шумиха вокруг дела, которое вы освещаете. Чем оно громче, тем под большей защитой вы находитесь. Как только вы начинаете заниматься смежными темами, то процесс вас перестает защищать.
Илья Азар из Медузы приехал в Грозный на процесс. Заседание в очередной раз перенесли, в итоге материал не получается. И он едет снимать руины домов, в которых жили два молодых человека, взорвавших несколько дней до этого КПП. Их дома по старой чеченской традиции сожгли. Я ему говорю, если он поедет, то его задержат. Так и случилось.
Часа четыре его продержали в местной полиции. Начальник полиции по телефону мне говорит: “Наумлюк, все хорошо. Сейчас мы его отпустим. Это чеченское гостиприимство”.
Илья Азар написал прекрасный репортаж, как он попал в застенки грознинской полиции, но на самом деле он не сделал свою работу. После этого мы уехали ночевать в Махачкалу, потому что в Чечне есть традиция: если тебя задерживают днем и отпускают, то ночью тебе еще раз позвонят и скорей еще раз тебя задержат и будут беседовать до утра. Как бы вам не хотелось приехать в Ростов-на-Дону написать про мусульман, которые хотели отправиться в ИГИЛ, но это нельзя делать, если вы хотите работать по той теме, за которой вы приехали.
Открыто пишите, куда вы поехали, на каких основаниях, что делаете. Не нужно скрывать гео-теги. Вы работаете честно и никаких претензций со стороны правоохранителей не может быть. Если к вам будут притензии, то гораздо сложнее будет их обосновать. Вы приехали работать на процесс. Вот ваша аккредитация, билет, вот вы так пересекли границу и какие вообще могут быть к вам вопросы. Однако из-за такой открытости вы не сможете делать шаг влево или вправо.
Более скрытый вариант дает больше свободы действий журналисту: он может ездить спокойно, общаться с родственниками подсудимых. Но такой вариант не защищает журналиста и т. д. Тут каждый решает для себя, каким путем идти.
Наша критика в соцсетях была иногда даже полезной. В деле Савченко в зал заседания снимающих корреспондентов запускали на 20 секнуд и то не всех. Там сидели только те журналисты, которые делали заметки, а в распоряжении видеооператоров и фотографов была видеотрансляция в отдельном помещении. Мы до обеда ругались с прес-секретарем, начальником службы судебных приставов. В обед мы массово писали гневные посты в сетях Facebook и Twitter. Все это расходилось по новостях, а через 15 минут прибегала прес-секретарь и разрешала снимать в перерыве.
Думайте о цифровой безопасности. Обговорите ее со специалистами.
Не оставляйте свою технику без присмотра. Журналисты, которые впервые занимались политическим процессом в деле Сенцова-Кольченко, могли уйти, не закрыв компьютер. Подойти, всунуть флешку и занести вирус, который за вас будет писать статьи, – очень легко.
Этические конфликты
На таких процессах рано или поздно возникает этический конфликт между журналистикой и твоим личным отношением или предпочтением в политической сфере. Эти конфликты необходимо решать.
Я чаще всего перед началом процесса договариваюсь с адвокатом об ознакомлении с материалами дела, чтобы на процесс прийти полностью подготовленым. Тут возникает вопрос, будет ли тебе доверять адвокат. Тебе нужно доказывать адвокату, что тебе можно доверять, что ты не будешь использовать материалы во вред. А это опять же этический конфликт, потому что ты же журналист и должен опубликовать или не должен публиковать информацию, если это повредит человеку.
Если вы работаете постоянно в тесной связке с адвокатом, это нарушает стандарты журналистики. Но чаще всего это дает доступ к совсем эксклюзивной информации, которая в будущем станет известной в суде. Тут опять возникает вопрос, корректировать или не корректировать информацию с адвокатом. Я не нашел ответа на этот вопрос. Мы часто спорим по этому поводу с коллегами. Журналисты часто говорят, что раз мы получили информацию, то мы обязаны опубликовать, потому что она общественно значимая. Но в какой-то момент понимали, что этого делать не стоить, чтобы не навредить подсудимому. Так или иначе этот вопрос решался в сторону человеческого отношения, но при этом страдала журналистика.
В политических делах вы должны понимать, что вы для родственников единственная возможность увидеть своих родных. Они их не видят год, когда и пытают и возят по СИЗО. А когда начинается процесс, то чаще всего они не могут приехать в российский суд. Как освещать процесс, зная, что вас смотрят лично заинтересованные в этой трагедии?
Как описывать ситуация, которая сложилась со здоровьем Станислава Клиха, который вел себя неадекватно и агрессивно? Его пытали 2,5 месяца и понятно, что это отразилось на его здоровье. С одной стороны нам нужно было это описывать, а с другой – его мама очень болезнено реагировала на любые упоминания о здоровье сына. Каждый делает свой выбор по своему.
Отношения с российскими СМИ
Журналист, который адекватно освещает политические процессы, рано или поздно будет чужим в российском обществе.
Очень наколенный конфликт в СМИ произошел во второй день оглашения приговора Савченко. Журналисты либеральных российских изданий чуть не сталкнулись с журналистами центральных телеканалов.
Мы видем репортаж Первого канала, где говориться абсолютно все обратно, совсем не то, что происходило в суде. Журналисты, которые полгода работали в этом Донецки, не выдержали и выбежали во двор гостиницы, где журналисты включались в прямой эфир. Они начали махать на заднем фоне и выкрикивать, что это вранье. Ведущий не растерялся, поворачивается и говорит, что вот видите, украинские журналисты ведут себя крайне агрессивно, что сейчас они пытаются сорвать эфир. А на самом деле это были Илья Барабанов из Коммерсаната, журналист из Открытой России. После этого выбегают много журналистов и начали обвинять друг друга в пропаганде.
На оглашение приговора Савченко приехали сотни журналистов и было видно, что многие представляют себя какой-то военной бригадой. У них были берцы, спецкуртках. Они себя так ощущают и ведут по отношению к “чужим журналистам”.
